Интересно, насколько сложно на что-либо всерьёз рассчитывать, когда речь идёт о живом существе. Редко когда ты планируешь жизнь с той или иной зверушкой, а потом тебе удаётся следовать этому плану — как правило, каждое конкретное животное корректирует планы по-своему (и поэтому нельзя до конца полагаться на чужой опыт).

Пульхерия мы взяли птенцом в расчёте на то, что он будет приятной ручной птичкой, но просчитались. Он живёт с нами уже третий год, а мы для него всё те же жуткие монстры, которые натягивали ему носок на крыло. Когда он нас видит, он сразу прикидывает, куда бы ему свалить от нас подальше.

Когда он ест, опасность усугубляется: если мы за ним погонимся, ему придётся сбросить балласт в виде мышки, и тогда он, даже если спасёт свою жизнь, останется голодным. Поэтому фотоохота за Пухом редко бывает удачной: близко подбираться не хочется, чтобы бедное животное всё-таки хоть как-то покушало.

Если я за ним наблюдаю, ему буквально кусок в глотку не лезет.

И только проглотив мышь (что он делает быстро и легко, по сравнению с Анфисой), Пульхерий позволяет себе немного расслабиться. Самую малость. Разумеется, продолжая очень внимательно отслеживать мои перемещения по комнате: врасплох я его не застану!

Другое дело — Анфиса. Она не доверяет Пуху и поэтому предпочитает трапезничать как можно ближе ко мне. Если Пух съел мышь быстро и представляет для неё реальную угрозу, она старается забраться мне на голову (что мне категорически не нравится), а в норме она уютно устраивается на тумбочке со мной рядом и не спеша, с чувством поглощает завтрак или ужин.

Анфиса не трескает мышку, лишь бы заглотить, нет, это длительный процесс, обставленный разными ритуалами. В идеале, она не примется за еду, пока её хоть кто-нибудь не попугает (либо Пух, либо мы со Славкой). Тогда она отчаянно чирикает и начинает с возмутительно медлительным достоинством отщипывать от мышки кусочки. Прежде чем она проглотит самый хвостик, опять же, желательно проявить к ней внимание, а то она так и будет сидеть, нахохлившись и думая о вечном. Но и когда хвостик, наконец, проглочен, трапеза не окончена.

Нужно ещё минутку посидеть неподвижно, соображая, вкусна ли еда.

Потом нужно встряхнуть перья (при этом раздаётся лёгкое шуршание) и почистить клювик. Для чистки клювика предназначен специальный моющийся коврик на тумбочке, но самый шик, конечно, — вытереться о какую-нибудь мою одежду.

Потом хорошо бы немного вздремнуть. Когда Анфиса остаётся на ночь голодной (бывают у них разгрузочные дни), она ужасно активная, шебаршится по комнате, таскает игрушки и шваркает по мне когтями, но если она сыта, ей ничего этого не нужно: лишь бы можно было посидеть в тишине и спокойствии.

Тут уже, раз еда надёжно припрятана в животе, можно не бояться протянутых к ней рук; Анфиса следит за моими движениями с грациозной ленью, а Пульхерий с ужасом наблюдает за нами. И ни пример Анфисы, ни наше уважительное и доброжелательное отношение на протяжении трёх лет — всё ему нипочём.